Демографический переход: шаг первый, шаг последний

Аннотация. Описаны социальные регуляторы, управляющие динамикой численности человеческих популяций, показана их смена в процессе демографического перехода. Показано, что демографический взрыв является первой стадией последнего; его преходящесть несовместима с капитализмом.

С точки зрения зоолога человек отличается от всех прочих млекопитающих невозможным сочетанием двух черт популяционной динамики. Обычно зоологи делят виды на r-стратегов и K-стратегов: первые обладают высокой рождаемостью и высокой смертностью, живут, как правило, в нестабильных условиях, быстро размножаются в благоприятной ситуации, а при наступлении неблагоприятной массово гибнут. Это, например, лемминги, полёвки и многие другие мелкие грызуны и насекомоядные. К-виды обычно живут в стабильных условиях, имеют более или менее постоянную численность, медленно размножаются, могут избегать массовой гибели, но если таковая происходит — медленно восстанавливаются после неё.

Человек же — единственный биологический вид, сочетающий в себе r-тип динамики численности популяции, с К-типом её воспроизводства. Первое – это быстрые взлёты численности населения тех или иных территорий, связанные с прогрессивной урбанизацией, развитием территории и обвальные падения вследствие войн, голода, болезней и т.д., особенно в доиндустриальную эпоху, см.рис. динамики численности населения разных континентов в древности и в средние века.

Обозначения. 1 — Юго-Восточная Азия, 2 — Индия, 3 — Китай, 4 — остальная Азия, 5 — Африка, 6 — Европа (без СССР), 7 — CССР, 8 — весь мир

Источник. Капица С.П. Общая теория роста человечества. М.: Наука, 1999. 188 с.

Второе же — долгая беременность, малое количество рождений за жизнь, долгий период беспомощности детёнышей и т.д. У других видов млекопитающих, даже имеющих меньшую массу, и, значит, в потенциале — более быстрое размножение, тип популяционной динамики всегда гармонирует с типом воспроизводства, у человека — находится в контрапункте с ним.

Другой важный момент состоит в том, что у подавляющего большинства видов животных ещё до достижения пределов включаются зависимые от плотности механизмы внутрипопуляционной регуляции. В результате кривая «тормозит» сильно раньше пределов, особенно у т.н. «социальных» видов. Существенная часть ресурсов, «добытых» индивидами из среды обитания, здесь «конвертируется» не в новых особей, но в поддержание социальной структуры группировок и «привычного особям» уровня социальной связанности и социальной зависимости.

Без этого зверьки «неспособны» результативно конкурировать, делиться на «лучших» и «худших», с поощрением первых естественным отбором и пр. В отличие от «несоциальных» видов, у «социальных» чрезмерное разрежение так же гибельно, как и переуплотнение. Поэтому механизмы внутрипопуляционной регуляции, помимо общеизвестного случая перенаселения, здесь включаются также после истребления и иной неизбирательной гибели, чтобы «собрать» уцелевших в поселения с должной плотностью социальной среды и интенсивностью контактов. С ростом численности таких видов частота и интенсивность контактов особей также растут[1], делая задачи регуляции всё более сложными, насущными и времязатратными, что тормозит рост.

Признаком всего перечисленного служит отмеченная у подавляющего большинства видов отрицательная корреляция между такими параметрами уравнения Ферхюльста-Пирла, как достигнутая численность N и мальтузианский параметр r. Единственное исключение – «несоциальные» виды с максимально лабильной стратегией, вроде норвежского лемминга Lemmus lemmus и азиатского бурундука Eutamias sibiricus; тут все ресурсы, добытые индивидами из среды, «конвертируются» в новых особей.

Человек отличается двумя особенностями. Во-первых, корреляция r и N в уравнении у него положительна. В отличие от животных, его популяции растут численно не за счёт большей размножаемости индивидов, а за счёт увеличения среднеожидаемой продолжительности жизни всей популяции (СОПЖ), то есть плодов общественного и научно-технического прогресса индивидам[2]. Благодаря этому к размножению допускаются те, кто в более отсталых обществах вообще не дожил бы до размножения, не мог завести семью из-за бедности, чей репродуктивный потенциал был бы снижен болезнями[3] и пр.

Поэтому человек достиг много большего уровня численности, чем любой вид позвоночных, даже мелкий и быстроразножающийся, вроде крыс. В изменённых человеком ландшафтах, сельских и городских, плотность населения людей выше, чем других видов позвоночных, даже ворон, бродячих собак, кошек и пр., а тем более многочисленных видов в природных ландшафтах – например, странствующего голубя. Единственное известное мне исключение – в сельскохозяйственных районах Африки (не на природных территориях) плотность красноклювого ткачика Quelea quelea выше, чем собственно населения, но с интенсификацией с/х оно сменится на обратное. Целый ряд видов позвоночных может быстро увеличивать численность как за счёт интенсификации размножения индивидов, так и за счёт популяционных механизмов «направленной переброски» особей, наиболее готовых к размножению (скажем, беременных самок) туда, где создались наиболее благоприятные условия. Это и странствующие голуби, и ряд видов мышевидных грызунов, и урбанизированные популяции птиц; — но во всех этих случаях темпы роста численности существенно ниже, чем у Homo sapiens.

Чтобы прийти к успеху даже в чисто дарвиновском смысле, людям надо вкладываться не в собственное размножение, а в эти плоды, развивающие общественную инфраструктуру, обслуживающую всех (пусть при неравном доступе в классовом обществе). Или как минимум в улучшение собственной позиции в обществе, но не в максимизацию размножения. Что мы и видим в демографии богатых семей в Швеции и др. странах.

Второй аспект, по которому Homo sapiens отличается от всех прочих видов млекопитающих, тем, что увеличение местных популяций людей всегда идёт не за счёт увеличения размножаемости индивидов, но её падения — но при увеличении средней ожидаемой продолжительности жизни, позволяющей большему числу людей в популяции до этого самого воспроизводства дожить и в нём долговременно участвовать.

Наибольшая индивидуальная размножаемость — 16-18 детей за жизнь — наблюдается в племенах австралийских аборигенов, с трудом восстанавливающих свою, в среднем постоянную численность, после периодических засух. Когда же численность населения некоторой территории долговременно (в исторических масштабах времени) растёт, число рождений за жизнь неуклонно падает при возрастании СОПЖ. Что и наблюдалось на всём протяжении истории нашей цивилизации: всякий быстрый рост населения на некоторых территориях, обычно связанный с урбанизацией и индустриализацией, сопровождается столь же быстрым падением размножаемости индивидов при опережающем росте СОПЖ, что сейчас, что в средневековье, что в эллинистическую эпоху[4].

Иными словами, только у людей воспроизводство популяции является «общим делом» в том смысле, что существующий паттерн социальной структуры, присущие ей отношения, вносят в увеличение СОПЖсущественно больший вклад, чем биологический потенциал индивидов. Не говоря уже о том, что без включения в систему социальных отношений родившиеся организмы не становятся людьми, а социальные отношения изменяются только кооперативно, в борьбе одних групп (классов, слоёв) с другими.

И наоборот – общественный регресс, «возобновляющий» действие тех факторов смертности, которые казались преодолёнными в предыдущем развитии и поэтому уменьшающий СОПЖ, ведёт не к компенсаторному росту рождаемости, но к её общему падению. Так, рост сверхсмертности в трудоспособном возрасте, вызванный увеличением социального стресса и других средовых рисков (травмы и отравления, заболевания, войны, техногенные катастрофы и ДТП) стал главным фактором снижения СОПЖ после 1991 г. во всех бывших республиках СССР и бывших соцстранах. За счёт чего как шагреневая кожа, постоянно сжималась база людей, могущих начать репродукцию, что и послужило причиной падения общего числа рождении в каждый следующий момент времени.

Поэтому многих пугающий демографический «взрыв», с ростом численности по экспоненте в каждой отдельной популяции или на каждой отдельной территории, есть первая стадия прямо противоположного процесса стабилизации численности, называемого демографическим переходом. В конце процесса рождаемость и смертность стабилизируются на одинаково низком уровне, что означает «переход» от традиционного типа воспроизводства населения (много детей, из которых значительная часть не доживает до размножения) к современному (2 ребёнка, почти всегда доживающие). См.схему ниже (1 — рождаемость, 2 — смертность, 3 — прирост).

В популяции, претерпевающей «переход», вследствие общественного и/или научно-технического прогресса сперва падает смертность и растёт СОПЖ. Дальше, с заметным запаздыванием, начинает падать рождаемость, несмотря на то, что СОПЖ продолжает увеличиваться, т.е. «жизнь улучшается».

Период, когда смертность уже снизилась, а рождаемость ещё нет, характеризуется «демографическим взрывом». См. рисунок ниже (показан абсолютный годовой прирост населения в млн., 1 – развитые страны, 2 – развивающиеся) (См. также рисунок изменений возрастного распределения под действием демографического перехода). / Источник: Капица С.П. 1999. Ibid.

Начавшись в XVIII веке в таких странах, как Франция и Швеция, «переход» в следующее столетие охватил всю Европу, в 1930-1960-х гг. завершился в Японии и СССР, с 1970-х начался в «третьем мире».

Источник: Медоуз Д., Медоуз Д., Рандерс Й. За пределами роста. М.: Прогресс-Универс, 1994. 215 с.

При этом соблюдается общее правило: в странах, захваченных этой тенденцией первыми, переход очень растянут, период между падением смертности и началом снижения рождаемости значительный. Чем позже страна начала «переход», тем стремительней он протекает, и короче лаг-период, сильнее волна «демографического взрыва». Что мы и наблюдали в 1940-1980-х гг. в «третьем мире», сперва в городах-колониальных центрах, а потом и в сельской периферии стран, ставших к тому времени независимыми. / Источник: Капица С.П., 1999. Ibid.

nbsp;

nbsp;

Я долго не знал, почему «переход» начался именно во Франции с Швецией и других скандинавских странах, а в более развитых, вроде Великобритании, отставал. Оказывается, он раньше всего начался в странах где была создана акушерская служба, и роды принимали дипломированные акушерки — а всяким необученным повитухам (уровень компетентности которых был сравним со знахаркой), и неспециализированным хирургам или аптекарям это было запрещено. За счёт этого именно в данных странах резко упала смертность рожениц и детей. Причём тогда при отсутствии антисептики было безопаснее рожать дома, чем в больнице[5]. Это был «первый шаг» демографического перехода:

Рожать детей в большинстве стран Северной Европы было, несомненно, безопаснее, чем в Британии. В европейских странах роды проходили дома в присутствии опытных акушерок. В Британии отсутствовали система обучения родовспоможению и лицензирование этого вида деятельности, поэтому роды могли принимать хирурги или аптекари, в то время как в большей части Европы утвердилась акушерская служба, что, несомненно, принесло свою пользу, и показатели материнской смертности снизилось. Нередко женщины погибали во время родов от осложнений, послеродовой горячки, занесенной инфекции или из-за плохого уходы за роженицей. В Нидерландах, Франции, Норвегии, Швеции и Дании обучение акушерок и контроль за ними рассматривались как важное дело и способ избавиться от необученных повитух, которые часто были виновницами занесения инфекции, вызывающей послеродовую горячку. В начале XIX века в Швеции приняли решение создать службу хорошо обученных независимых акушерок и позволить им применять инструменты, такие как щипцы. После этого решения 1829 г. было покончено с повитухами, не имеющими лицензий, и так называемыми помощницами (hjalpkvinnor), несмотря на то что в сельской местности им отдавалось традиционное предпочтение при родах. В русских деревнях, где крестьянка могла рассчитывать только на помощь повитухи, уровень компетентности которой сопоставим с западноевропейской знахаркой, детская и материнская смертность была высокой. В 1900 г. Россия все еще занимала первое место по детской смертности в Европе: на каждую тысячу новорожденных умирали 275 детей. Для сравнения во Франции этот показатель составлял 160 детей, в Англии — 140, а в Норвегии — 80 детей. По мнению реформаторов, решение заключалось в создании корпуса квалифицированных акушерок для деревень, и к 1905 г. более 10 тысяч таких специалистов уже приступили к работе, хотя большинство из них предпочитали города. В результате деревенская повитуха оставалась единственным выбором крестьянки. «Как только город, страна, область или нация разрабатывает систему родовспоможения, основанную на квалифицированных, имеющих лицензию, контролируемых и пользующихся уважением акушерках, — пишет Лаудон,—-стандарты заботы о матерях растут, а показатели материнской смертности падают». Роды в больнице все еще оставались исключением. В Германии в 1870-х гг. в больнице было принято менее 1% родов. В те времена домашние роды все еще были безопаснее для матери и ребенка, потому что вероятность получить инфекцию в больнице оставалась высокой.

Рисунок 4.1 иллюстрирует связь между показателями материнской смертности и наличием службы квалифицированных и лицензированных акушерок. Например, в Нидерландах, где показатели материнской смертности при родах заметно снизились, особенно после начала использования в 1880-х гг. антисептических препаратов, система акушерской помощи, уходящая корнями в XVII век, укрепилась системой контроля, установленной в первые два десятилетия XIX века. Акушерки получали специальную подготовку, затем официальную аккредитацию и проходили переподготовку. К 1900 г. показатель материнской смертности в Нидерландах составлял 24 случая на 10 тысяч родов, тогда как в Англии и Уэльсе он был в два раза выше и составлял 48 смертей на то же количество родов. Совершенно очевидно, что датские акушерки весьма успешно справлялись с сепсисом (бактериальная инфекция) и послеродовой горячкой, в то время как врачи общей практики в Англии и Уэльсе шокировали своим вольным использованием щипцов и анестезии без должного внимания к антисептике. Аналогично, в Дании после обвинения в занесении инфекции, вызывающей послеродовую горячку, акушерок специально инструктировали и обучали методам антисептической обработки, в результате чего значительно сократилась смертность от послеродовой инфекции. Ключевым фактором, определяющим материнскую смертность, было качество родовспоможения, а не классовая принадлежность женщины. И суть в том, что хоть какое-то обучение лучше, чем никакого, особенно если достижения медицины обещают безопасность.

РИСУНОК 4.1. Акушерство и материнская смертность. 1860-1914 гг. (Только некоторые земли.) / ИСТОЧНИК: Loudon I. Death in Childbirth. Oxford. 1992. Appendix 6.

При построении графика использовались средние статистические показатели материнской смертности, имеющиеся по каждому десятилетию. В Англии. Уэльсе (1867-1914) и Шотландии (1867-1914) акушерской службы не было. К странам, использовавшим акушерок, относятся Нидерланды (1878. 1883. 1888. 1893. 1898. 1903. 1905-1914), Швеция (1867, 1872, 1882, 1887, 1892, 1902, 1907, 1911 — 1914) и Дания (1895, 1905, 1914).

В то же время следует отметить рост младенческой смертности на протяжении всего XIX века, что отражено в табл. 4.2. В Англии и Уэльсе самые высокие показатели зафиксированы в 1846 г., когда на тысячу родов приходилось 164 умерших новорожденных. В деревенской России эти показатели были почти вдвое выше, чем в индустриальной Западной Европе: 290 смертей на тысячу родов в одной из губерний на рубеже веков, что объяснялось плохим физическим состоянием матерей, низким уровнем грамотности и трудностями, которые испытывали женщины с маленькими детьми, вынужденные работать (особенно летом). К концу XIX века все больше матерей разрешались благополучно, но судьба их новорожденных детей оставалась неопределенной. И если по показателям материнской смертности судили о качестве акушерской или врачебной помощи, ответственность за высокую младенческую смертность повсеместно возлагалась на матерей. Филантропы из средних классов, государственные инспекторы и врачи объединились и сообща предъявляли обвинения в плохом уходе за новорожденными несчастным матерям, игнорируя часто ужасающие условия жизни рабочих и крестьянских семей: перенаселенность, плохие санитарные условия, эпидемии. Считалось, что смерть младенца можно предотвратить, если кормить его грудью и правильно за ним ухаживать. Младенческая смертность была той проблемой, где государству предстояло сыграть важную роль.

Линн Абрамс. Формирование европейской женщины новой эпохи. 1789-1918. М.: Изд-во ГУ-ВШЭ, 2011. Серия исследований культуры. С.129-133.

Обратите внимание на две особенности хода кривой демографического перехода во Франции, универсальные для одноимённых процессов во всех странах. Во-первых, это устойчивость движения по траектории, определившейся ещё в 19 веке, несмотря на значительные изменения численности популяции, материальной культуры, достатка, как и состава популяции. После двух «возмущений» — экстремальных всплесков смертности и падений рождаемости в двух мировых войнах – популяция возвращалась к прежней траектории. Понятно, что управление столь «автоматическим» процессом возможно только параметрическое, рассчитанное на кратковременный эффект, но не силовое, рассчитанное на немедленный. Как, собственно, мы и видим на примере мер по восстановлению рождаемости в условиях «второго демографического перехода», о котором ниже. Во-вторых, всплеск, соответствующий второй мировой войне, когда захватчикам сопротивлялась только компартия (вкупе с разными апатридами и гастарбайтерами), примерно втрое ниже такого же в первую мировую, когда с бошами воевало всё охваченное шовинизмом общество. / Источник: С.П.Капица, 1999. Ibid.

Действительно, темпы роста численности населения на каждой отдельной территории до 1980-х гг. были прямо пропорциональны степени урбанизации, в том числе в развитых странах, хотя у переехавших в города детность в среднем снижается. Важно подчеркнуть, что в отсталых районах и в третьем мире – наоборот. Вообще, промышленное развитие и урбанизация территорий сперва ведут к взрывообразному росту численности, но дальнейшее продолжение индустриального и городского развития требует более квалифицированной рабочей силы, подготовка которой требует больше времени на обучение, что в силу тех же закономерностей рост численности прекращает[6]. В первой половине этого процесса «средняя женщина» имеет больше детей, чем хотела бы, во второй – уже меньше желаемого, как в современной Европе[7].

Таким образом, в споре Адама Смита и Мальтуса прав первый, а не второй. Численность нашего вида управляется социальными регуляторами, только сложней, чем у социальных видов животных. У нас одни и те же процессы (общественного развития) сперва вызывают «взрыв», а потом «переход». Соответственно, воспроизводство человеческих популяций зависит от характеристик общественного устройства более, чем от репродуктивной биологии составляющих её индивидов. Что это за регуляторы?

Хороший пример ключевой роли общественных изменений в регуляции численности нашего вида – строго линейная зависимость между приростом численности популяции и приростом производства энергии, как если бы человек был бы машиной. / Источник. С.П.Капица, 1999. Ibid.

Это значит, что на каждую дополнительную единицу энергии, произведённую благодаря общественному и техническому прогрессу, рождается пропорциональное количество рабочих рук для её «обработки» на соответствующих производствах. Если бы рост численности человеческих популяций регулировался чисто биологически, зависимость была бы логарифмической, если б мы были самовоспроизводящимися машинами – степенной.

То есть если растущая экономика в соответствии со своими собственными деловыми планами и инвестициями производит на N калорий больше, воспроизводство человеческих популяций по всему миру подгоняется таким образом, что на эту калорию находятся рабочие руки, которые будут её обрабатывать последовательно на разных стадиях технологических циклов в процессе создания разного рода товаров. И если файнмеханику в Швеции или в Канаде платят $45 в час за выточку сложных деталей, то взаимодействие популяций разных стран устроено и согласовано так, чтобы произвести 100 низкоквалифицированных рабочих рук в Боливии, Таиланде и Индии, которые добудут соответствующий металл за $1 в час или в день, и 10 рабочих рук металлургов, получающих в $10 в странах, куда выселяется европейская и американская металлургия.

Цены условны, а вот пирамида технологических уровней (или волн) в мировой экономике вполне реальна и очень похожа на экологическую пирамиду чисел — повышение доходов в сколько раз при переходе к следующему более верхнему слою пропорционально снижает рождаемость в соответствующей популяции и стимулирует рост рождаемости в нижележащих слоях. То есть стабилизация населения, даже частичная депопуляция в «мировом городе» одновременно провоцирует рост рождаемости на «сельской периферии» (скажем, в семьях мигрантов из Туниса или Алжира, работающих на Сицилии и в Калабрии).

Механизм стимуляции рождаемости тоже понятен — чем больше город нуждается в рабочей силе со стороны, тем выгодней приглашать гастрабайтеров издалека, из сельской периферии, а не из «ближних пригородов» урбанизированного ареала.

Действительно, анализ данных из Демографического Ежегодника ООН показывает, что средний уровень детности в поколении i во всех странах мира чётко отрицательно коррелирует со средней величиной инвестиций в создание одного рабочего места, сделанных поколением i-1. Чем больше инвестируется в образование следующего поколения, в ео профессионализацию, в создание рабочих мест, чем заблаговременней произведены инвестиции, тем ниже будет в нём рождаемость (Население России…, 2000).

Эта закономерность равным образом действует как для развитых стран, так и для развивающихся, богатых и бедных, и, видимо отражает именно тот механизм обратной связи от экономического развития, потребляющего людей, к росту численности популяции, производящему рабочие руки, о котором писал Адам Смит 200 лет назад. Поэтому в современном обществе, хотя на детность влияет множество разных факторов, и эти влияния противоречивы, главный предиктор числа детей, рождённых женщиной (зачатых мужчиной) за жизнь – это общее время, потраченное на получение образования. См.рисунок ниже

Данные о среднем размере вложений в создание одного рабочего места взяты из книги Б.Небелл «Жизнь в окружающей среде» (1994). /Источник. Хрисанфова Е.Н., Перевозчиков И.В., 1999. Антропология. 2-е изд. М.: изд-во МГУ. 400 с.

Обозначения. 1—здравоохранение, 2—длительность жизни, 3—плодовитость, 4—детская смертность, 5—детоубийство, 6—рождаемость, 7—стерильность, 8—брачность, 9—пренатальный контроль рождаемости, 10—оптимальное детское жизненное пространство, 11—женская занятость, 12—групповая мобильность, 13—размер группы, 14—стандарт жизни, 15—социокультурная система и образование, 16—производящая технология, 17—продуктивность, 18—ресурсы, 19—диета, 20—потенциальный максимум популяции, 21—миграция, 22—территория, 23—плотность населения, 24—профессиональная смертность, 25—милитаризм, 26—популяция, 27—материнская смертность, 28—война, 29—болезни и эпидемии, 30—убийство стариков, 31—дорепродуктивная численность, 32—мужчины и 33—женщины репродуктивного возраста, 34—естественная смертность, 35—пострепродуктивная численность.

Чем дольше человек учится в школе, ВУЗе, аспирантуре, тем в среднем позже он (она) вступают в брак, позже рождается первый ребёнок, выше вероятность незаведения второго и третьего. Отсюда чёткая отрицательная корреляцией между средним числом детей рождённых за жизнь, и временными затратами на образование. временем, затраченным на получение образования.

Поэтому именно образование, не рост доходов или уровня жизни (а тем более не контрацептивы с прочим «планированием семьи»), оказывается ключевым фактором в демографических прогнозах. Управляя этим параметром, можно в долговременном плане смягчить «взрыв», и затормозить «переход» на уровне простого воспроизводства, не ниже.

“Если государства будут интенсивно инвестировать в образование, численность населения Земли к 2050 году составит 8,8 млрд. (по сравнению с 9,9 млрд. в инерционном сценарии).

Сценарии изменения численности населения планеты до 2050 года. Третий слева — инерционный, четвёртый — оптимистичный. (Схема IIASA.)

Вольфганг Лутц и Самир К. С., представляющие Международный институт прикладного системного анализа (IIASA), Венский институт демографии и Венскую школу экономики и бизнеса, опубликовали в журнале Science исследование, в котором называют образование главным фактором, который необходимо учитывать при долгосрочных прогнозах численности населения. Вольфганг Лутц и Самир К. С. утверждают, что долгосрочные прогнозы, не учитывающие образование как независимый и критически важный фактор, несостоятельны. По расчётам исследователей, женское образование — самый важный демографический фактор вообще. У образованных дам обычно меньше детей, выше продолжительность жизни и выживаемость новорожденных (для последнего образованность матери важнее её доходов). Образование и женщин, и мужчин влияет на экономический рост и демократизацию общества; с образования начинаются каскадные социальные изменения. Учёные разработали модель прогноза численности населения планеты и отдельных стран, в которой образование является одним из определяющих факторов — наряду с привязанной к образованности рождаемостью, а также смертностью и миграцией. В четырёх просчитанных сценариях роста народонаселения к 2050 году влияние всех факторов, кроме образования, было одинаковым.

Инерционный сценарий, при котором все страны оставляют расходы на образование на нынешнем уровне, дал численность населения в 9,9 млрд.; оптимистичный, когда все принимаются инвестировать в образование, как Сингапур и Южная Корея, «ограничился» 8,8 млрд. Расчёты по отдельным странам производят ещё большее впечатление. Например: если Кения (с численностью населения 31 млн. в 2000 году) будет вкладывать в образование по максимуму, численность кенийцев в 2050-м составит 85 млн.; при пренебрежении образованием население превысит 114 млн. Исследователи подчёркивают, что это базовая модель: разрыв между сценариями развития при учёте всех последствий инвестиций в образование (рост «человеческого капитала» и улучшение качества жизни) будет разительным.

Влияние образованности женщин развивающихся стран на фертильность и младенческую смертность (таблица IIASA).

Результаты исследований опубликованы в журнале Science. Кстати, знаете ли вы, что нас вот-вот будет 7 млрд? И — любопытно: как относятся к этим оценкам в ООН?»

Николай Третьяков. «Образование – самый важный фактор в демографических прогнозах» (Подготовлено по материалам Международного института прикладного системного анализа»).

Иными словами, если «первый шаг» демографического перехода был связан с созданием профессиональной системы родовспоможения, то последний – с образованием. Соответственно, Мальтус ошибся — рост численности популяции регулируется, и именно процессами социальной трансформации в обществе, связанными с ростом городов, модернизацией страны, изменением структуры занятости и пр. Поэтому в демографическом отношении именно сейчас человечество находится в точке неустойчивости. Прогнозы ООН показывают, что возможны самые разные варианты – и плохой — продолжение роста, и наиболее привлекательный — стабилизация, и не лучший — падение численности (депопуляция). / Источник: Капица С.П., 1999. Ibid.

Откуда вдруг возьмётся падение? При прочих равных, вероятность неожиданного падения численности, до вымирания включительно, у разных видов млекопитающих увеличивается установлением постоянной численности и прекращением колебаний, как то следует из модели Л.В.Полищука, предсказывающей риск оказаться под угрозой вымирания и попасть в Красную книгу для разных видов млекопитающих. Видимо, человек здесь не исключение.

«Предотвращение вымирания видов приобрело особую актуальность в недавнее время в связи с активно обсуждающейся в научной литературе и обществе проблемой сохранения биоразнообразия. Существуют две группы фактов и, соответственно, две точки зрения на связь размаха колебаний численности с вероятностью вымирания.

Согласно одной, на первый взгляд более естественной точке зрения, чем сильнее колеблется численность, тем больше вероятность падения её до нуля. Согласно другой, большие, регулярно повторяющиеся колебания численности характерны для видов, наименее подверженных риску вымирания. В настоящей работе представлены данные в пользу второй точки зрения. Центральное положение в работе занимает соотношение между рождаемостью (годовой плодовитостью) В и годовой смертностью взрослых особей М, B/M.

Показано, что размах колебаний численности, то есть отношение максимума к минимуму численности, равен или, по крайней мере, пропорционален отношению В/М. На основе собранных литературных данных рассчитаны величины В/М для 90 видов млекопитающихфауны бывшего Советского Союза, из которых 25 видов находятся в Красной книге СССР. Показано, что краснокнижные виды характеризуются низкими величинами B/M, и вероятность попадания вида в Красную книгу (L) находится в отрицательной зависимости от B/M:L = 2.60 (B/M)^-2.36(r² = 0.88, P<2х10^-4). Таким образом, получается, что вероятность попадания вида в Красную книгу, а значит и риск вымирания, находится в отрицательной зависимости от размаха колебаний численности.

Для объяснения этого результата необходимо ответить на два вопроса: почему зависимость между вероятностью попадания вида в Красную книгу и размахом колебаний численности является отрицательной? И – почему в одних случаях зависимость между риском вымирания и размахом колебаний численности получается положительной, а в других – отрицательной? Ответ на первый вопрос состоит в том, что отношение B/M есть мера скорости роста численности. Это отношение равно количеству потомков, произведённых самкой за время жизни (так как I/M есть средняя продолжительность репродуктивной жизни), и представляет собой верхнюю оценку скорости роста численности в расчёте на время генерации.

Виды с высокой скоростью роста численности (r-виды) не только испытывают сильные колебания числ

Делиться

Tweet