Кровавый реализм: откуда берутся мировые войны

07.10.19 | 16:16

Политолог Василий Жарков о том, как из хаоса внешней политики рождаются мировые войны

В эти дни человечество с горечью вспоминает 80-летие начала Второй мировой войны. Главными событиями тогда стали нападение Германии на Польшу 1 сентября 1939 года и встречное вторжение советских вооруженных сил с востока 17 сентября. 20-летний послевоенный период кончился в считаные дни. Большинство ужасов и немыслимых жертв Второй мировой были еще впереди, но мир уже содрогнулся в их предвкушении.

В сентябре 1939 года в Великобритании, которая успела объявить войну Гитлеру и готовилась превратиться в единственную неприступную крепость свободы и демократии на самом Западе Европы, произошло событие, важное для интеллектуальной истории всего мира. Увидело первое издание книги Эдварда Карра, название которой прогремело на десятилетия вперед — «Двадцатилетний кризис (1919-1939): Введение в изучение международных отношений». Книга ушла в печать еще в августе, и сам автор скептически относился к такому громкому названию. «Утопия и реальность» — так выглядел первоначальный вариант, зафиксированный в контракте с издательством Мак-Милана.

Но, издатели, предложили скорректировать эту формулировку, чтобы сделать книгу более продаваемой. Когда текст был уже завершен и готовился к отправке в печать, автор нехотя согласился на новый заголовок, под котором книга вышла месяц спустя в принципиально иной международной обстановке.

Вряд ли сам профессор Карр и его редактор могли с абсолютной точностью догадываться и тем более знать о том, какое переворачивающее мир событие произойдет на германо-польской границе всего черед две недели после того, как они все-таки решат «оживить заголовок».

В итоге «Двадцатилетний кризис, 1919-1939» в одночасье стал не просто бестселлером в категории nonfiction и первой книгой, в названии которой появились точные даты начала и конца международной системы, разделявшей две мировые войны.

Главное, что и 80 лет спустя довольно трудно пройти мимо этого довольно скромного на вид тома, если мы хотим разобраться, откуда взялась, как развивалась и что из себя представляет наука, именуемая политической теорией международных отношений.

Наука о международных отношениях стала оформляться довольно поздно. Сейчас мы фактически отмечаем лишь первое столетие с момента ее возникновения в качестве самостоятельной академической дисциплины. Первая известная в мире кафедра международной политики была открыта в Университете Аберистуита (Aberystwyth) в Уэльсе в 1919 году, когда на континенте состоялось подписание Версальского мирного договора и образовалась Лига Наций.

В качестве эндаумента новому академическому подразделению от имени Дэвида Дейвиса было пожертвовано 20 000 фунтов стерлингов, в память о погибших на фронте студентах. Внук известного промышленника, первый из Дейвисов, получивший баронский титул, сэр Дэвид был видным уэльским политиком и убежденным либералом.

Со взглядом, «опаленным огнем войны», будучи чрезвычайно увлеченным идеей нового международного содружества наций, сэр Дэвид решил способствовать продвижению такого подхода к международным отношениям, который впредь никогда бы не допустил повторения столь чудовищной и бессмысленной катастрофы, какая только что случилась в Европе.

Чуть позже созданному им центру исследований международной политики в Аберистуите было присвоено имя Вудро Вильсона, автора знаменитых 14 либеральных пунктов и отца-основателя Лиги Наций. Барон Дейвис был еще жив, когда в 1939 году началась новая большая война, а профессор Карр опубликовал свою книгу, наполненную иронией по поводу несбывшихся надежд вильсоновских «утопистов».

Сам Эдвард Карр в 1936 году оставил дипломатическую карьеру в чине первого секретаря после 20 лет службы, чтобы возглавить ту самую кафедру в Аберистуите. За его плечами была работа на Парижской мирной конференции в качестве секретаря комитета, обсуждавшего статус и границы новых стран Центральной и Восточной Европы. Позднее этот опыт на несколько лет приведет его в Ригу, на должность второго секретаря британского посольства в независимой Латвии.

Новый университетский контракт Карра не предполагал большой обязательной нагрузки, а статус независимого эксперта позволял высказываться по вопросам, становившимся актуальнее день ото дня. Через два года после начала работы вильсоновским профессором в Уэльсе, успев, между прочим, написать книгу об анархизме Бакунина и издав пособие по дипломатической истории для студентов, Карр берется за новое серьезное дело. Очевидно, не только в контексте текущих политических событий, но и в преддверии 20-летия своей кафедры, летом 1938 года он садится за написание большой книги о той академической дисциплине, которой решил себя посвятить.

О чем же эта книга? Прежде всего, Карр констатирует, что через два десятилетия после своего возникновения наука о международных отношениях «находится во младенческом состоянии». Ранее 1914 года управление международными отношениями было делом узкого круга посвященных. Даже в демократических странах внешняя политика традиционно находилась вне сферы интересов политических партий.

Представительные органы власти не чувствовали себя компетентными, чтобы осуществлять контроль над «мистическими манипуляциями» внешнеполитического ведомства.

Опыт колоссального кровопролития 1914-1918 годов положил конец взгляду, что война – это дело, которое важно только для профессиональных военных. Одновременно рассеялось представление, что международная политика может быть спокойно доверена исключительно дипломатам. Рождение новой науки ознаменовалось кампанией против секретных договоров, которые были объявлены одной из важнейших причин войны.

При этом ответственность за эти договоры возлагались как на правительства, так и на граждан воевавших стран. «Каждый знал, какого рода договоры были заключены, но до начала войны в 1914 году лишь немногие проявляли любознательность в их отношении и думали об этом, как о чем-то недопустимом», — пишет автор.

Наука о международной политике возникла в качестве ответа на широкий общественный запрос, констатирует Карр. Она была создана для служения пользе: если задача развития здоровья создает медицинскую науку, а задача строительства мостов – инженерную, «потребность в излечении болезней политического тела дала свой импульс и вдохновение для политической науки».

Ровно поэтому родоначальник политической философии Платон больше заботился не о фактах окружавшего его мира, но о том, каким этот мир должен быть в идеале. Рассказывая об этой «утопической стадии» в теории международных отношений, Карр вспоминает один эпизод, случившийся с Вильсоном по дороге на мирную конференцию в Париж. Один из советников спросил президента США, почему он считает, что его план Лиги Наций будет работать, и тот ответил по-американски безапелляционно: «Если не сработает, нужно сделать так, чтобы работало».

Через год демократ-Вильсон оставил Белый дом новому президенту-республиканцу, жестко критиковавшему его внешнеполитический курс, нереалистичность проекта Лиги Наций и сам его взгляд на то, как должна быть устроена международная политика. В Европе, и особенно в Британии, вильсоновский дух продолжал царить по меньшей мере все первое десятилетие после заключения Версальского мирного договора. Если какой-нибудь защитник идеи создания международных полицейских сил по поддержанию мира и коллективной безопасности сталкивался с критикой скептиков, он отвечал не посредством аргументов, как и почему предлагаемый проект должен работать, а пугал разрушительными последствиями в случае отказа или провала. В крайнем случае требовал предложить альтернативный план, способный стать не меньшей панацеей.

Зачастую это напоминало отчаянную попытку новичка решить сложнейшую шахматную задачу, играя белыми и черными фигурами на одной доске одновременно.

«Мысли предлагались со скидкой», – эта карровская ирония прозвучит позднее, когда надежды 1920-х сменятся отчаянием 1930-х.

Утопизм первых десятилетий, рано или поздно должен был сменить реализм – термин, который теперь присутствует в любом хорошем учебнике по международным отношениям. Карр вводит его, используя оптику Никколо Макиавелли, согласно которой в политике необходимо «искать настоящей, а не воображаемой правды вещей». Даже если эта правда выглядит порой не слишком приятно, дело любого ученого не измышлять никогда невиданное, но собирать, классифицировать и анализировать факты и представлять свои умозаключения.

Как выглядит реалистичная картина мира, наблюдаемая Карром в конце 1930-х годов? Международные отношения, несмотря на все попытки их регулирования на наднациональном уровне, как и прежде, пребывают в состоянии анархии. Это значит, что каждое государство на международной арене действует исключительно в собственных интересах на свой страх и риск, а часто за их пределами, не будучи ограниченным по большому счету ничем, кроме возможностей собственной власти. Национализм оказался сильнее идеи классовой борьбы и практически повсеместно сумел сплотить общности людей в борьбе за объединяющие их интересы.

При этом естественная борьба за равенство на международной арене плохо отличима от экспансии и борьбы за доминирование.

«Гармония интересов» обычно служит прикрытием аппетитов сильнейших игроков, вызывая бурное негодование и сопротивление тех, кто чувствует себя проигравшим, но имеет достаточно сил для сопротивления.

Единственным гармонизирующим фактором в таких условиях могла служить лишь гегемония одной сверхдержавы. Так, в XIX веке, пишет Карр, «британский флот не только гарантировал иммунитет от крупных войн, но и обеспечивал порядок на морях, предлагая равную степень безопасности для всех; финансовый рынок Лондона установил единый стандарт фактически для всего мира, британская коммерция защищала – правда не в наилучшей и ослабленной форме – широкое распространение принятия принципа свободной торговли; английский язык стал играть роль lingua franca для четырех континентов».

Однако уже в начале следующего столетия эта стабильность стала разрушаться по мере нарастания упадка британского могущества. Соединенные Штаты не спешили заявлять о себе как о сверхдержаве, в то время как «концепции германской или японской гегемонии, как и мирового порядка, построенного на них, априори были более абсурдными, чем pax Britannica во времена королевы Елизаветы I или pax Americana во времена Вашингтона и Мэдисона».

В итоге, как мы теперь знаем, восторжествовала все-таки Америка. Карр в своей книге был склонен предсказывать развитие событий по такому сценарию и этот его прогноз сбылся.

Однако теперь, 80 лет спустя, мы видим очередной глобальный кризис, связанный, как теперь предсказывают многие, с началом упадка американской гегемонии. Мир по-прежнему управляется «не посредством рациональности и здравого смысла, но слепыми и иррациональными демоническими силами», а на мировое доминирование впервые в новой и новейшей истории начинают претендовать державы, находящиеся за пределами западной цивилизации.

Что это обещает нам в ближайшие годы и десятилетия? Вероятно, еще большую турбулентность в международных отношениях, чреватую новым большим кровопролитием. Уроки прошлого вряд ли способны в данном случае кого-либо чему-то научить.

Какой выход из ситуации видел Карр? Новый международный порядок, согласно его рассуждению, может быть построен только на власти, достаточно связной и сильной для поддержания своего господства, которая не будет принимать участия в соперничестве меньших акторов международной политики. Подобная «международная гармония» может быть выстроена только на основе влияния, принятого большинством как толерантное и недеспотическое. Или, иными словами, подходящее для многих альтернативных практик существования в современном многообразном мире. Возможна ли в современном мире власть, которую признают одновременно единая Европа, Китай и Индия, Россия и Иран с их столь различными интересами и политическими практиками? Будем наблюдать дальше.

Источник: Газета.ру