Пандемия блицкриг начался

19.05.20 | 16:46

Управление катастрофами как новая реальность грядущего передела мира

Война как социальный институт выполняет несколько функций: отбраковка нежизнеспособных сообществ, перераспределение активов, сжигание пассионарности, инициация работы «социальных лифтов», «первичное упрощение» управления и так далее. Может быть, правильнее сказать в прошедшем времени – когда-то война эти функции выполняла.

С банкротства переоцененных интернет-компаний (пузырь доткомов), с падения «башен-близнецов» 11 сентября того же 2001 года диагностируется общий кризис глобального миропорядка. В 2008-м этот кризис обрел экономическую составляющую, в 2013–2014 годах – военную, поскольку «политика санкций» является формой экономической блокады, то есть инструментом «войны Афины».

Третья мировая уже отгремела

Между 2008 и 2013 годами Джереми Рифкиным была сформулирована идеологема преодоления кризиса через переход к новому технологическому укладу и построение вслед за постиндустриальным трансиндустриального общества.

Общие черты этого уклада были вчерне определены осенью 2014 года:

производящая экономика вместо экономики потребления;
постглобальное устройство мира;
безлюдные производства и господство искусственного интеллекта в промышленности;
аддитивные технологии;
замкнутые производственные циклы, эффективное природопользование вместо охраны природы;
новые форматы управления – семантическое, онтологическое и т. д.;
цифровая экономика, то есть тотальный контроль государственных структур за любыми транзакциями.

Построение трансиндустриального общества предполагает решение ряда технических проблем, создание новых и разрушение старых социальных институтов, перераспределение активов в пользу производств и организованностей создающегося технологического уклада, изменение баланса сил между странами и военно-политическими блоками.

Подобные задачи всегда решались через войну.

Первая мировая знаменовала переход от века пара и электричества к веку авиации и двигателей внутреннего сгорания. Она привела к распаду Османской империи и Австро-Венгрии, деградации Франции и Германии, потере цивилизационного лидерства Великобританией и его захвату Соединенными Штатами Америки. Россия вышла из этой войны через революцию, что позволило ей избежать участи побежденных, не взять на себя грехи победителей и, хотя и с территориальными потерями, сохранить империю.

Вторая мировая война, с одной стороны, стала попыткой (с негодными средствами) «переиграть» Первую, с другой – переходом к веку атомной энергии, всепогодной реактивной авиации и космосу. По ходу дела был окончательно ликвидирован «германский проект», разрушена Японская империя, Италия потеряла свои приобретения по результатам предыдущей войны, Англия утратила политическую самостоятельность и превратилась в сателлита США. Америка упрочила свое мировое лидерство, создала глобальную организованность нового типа на основе принципов логистики и закончила войну державой – единственным обладателем ядерного оружия.

Но глобальную организованность нового типа – на основе марксистской онтологии и коммунистической идеологии – создал и Советский Союз. Началось противостояние сверхдержав.

Поскольку оба противника обладали ядерным, а с начала 50-х годов и термоядерным оружием, третья мировая война с самого начала проектировалась как глобальная ядерная. Следует иметь в виду, что в этом потенциальном конфликте США с самого начала и до конца обладали преимуществом: полный паритет вообще не был достигнут, относительный паритет сложился только к концу 70-х годов. До этого стратегическая ситуация виделась следующим образом: СССР может полностью уничтожить европейских союзников США, Соединенные Штаты могут полностью уничтожить Советский Союз и выжить, но при этом понесут неприемлемые потери.

Поводов для реальной ракетно-ядерной войны было предостаточно, но ее риски воспринимались сторонами как недопустимые. В начале 80-х годов Карл Саган и Никита Моисеев творчески отнеслись к сложившейся военно-политической ситуации и разработали концепцию «ядерной зимы»: тотальной климатической катастрофы, порожденной глобальной войной.

Модель «ядерной зимы» была абсолютно герметичной – доказать или опровергнуть ее можно было, только организовав такую глобальную войну. Но рассуждения выглядели достаточно убедительными, чтобы мировые элиты приняли наконец давно свершившийся факт: третья мировая война оказалась холодной. Это блокадная война, не предполагающая столкновения основных сил главных противников. Разу-

меется, по мелочи пассионарность сторон сжигалась в локальных конфликтах. Конечно, эти конфликты слегка смещали равновесие между сверхдержавами, но содержание холодной войны составляли не перестрелки во Вьетнаме, Анголе или Афганистане, а борьба советской геополитики с американской геоэкономикой. Блокада и контрблокада.

Холодная война размонтировала СССР, социалистическое содружество, мировой «левый проект». Итогом ее стал 5-й технологический уклад: глобализация, экономика потребления, экономика услуг. И неоспоримое военно-политическое, экономическое, культурное лидерство Соединенных Штатов Америки.

Таким образом, третья мировая война решила задачу смены технологического уклада и перераспределения активов между старыми и новыми центрами силы. Конфликт сверхдержав носил глобальный характер, но при этом, с общепринятой точки зрения, войны как таковой не стряслось. Были медленное противостояние, удушающая блокада, информационное воздействие и на заднем плане общеземной театральной сцены – локальные столкновения на дальней периферии мира в виде привычных войн: со стрельбой, бомбежками, разрушенными городами и трупами людей.

Война стала другой.

Битва за трансиндустриальный порядок: глобальная гражданская

Распад СССР породил концепции «устойчивого развития» и «конца истории», реализованные в формате глобализации. С самого начала было ясно, что это ненадолго и что нас ждет новый этап борьбы за передел мира.

Первая тонкость состоит в том, что глобализация уничтожила традиционные циклы подъемов и спадов экономики, описанных столетие назад Николаем Кондратьевым, что сделало невозможным сосуществование (или, напротив, войну) конкурирующих миров-экономик. Следовательно, новый глобальный конфликт должен формироваться вокруг миров-технологий. Это идентифицирует его, с одной стороны, как переход между технологическими укладами, с другой – как размонтирование общества потребления и построение новой производящей экономики.

Вторая тонкость связана с цикличностью американской истории: двадцатилетняя неустойчивость, четыре-пять лет конфликта в виде гражданской или внешней войны, 15 лет реконструкции и 40 лет устойчивого развития. С лета 2001 года США вступили в новый цикл. В 2020-м он должен подойти к фазе кризиса, что провоцирует гражданскую войну в государстве-гегемоне, то есть глобальную гражданскую войну. В качестве альтернативы конфликт можно транслировать вовне, как это было сделано в начале 40-х годов, но для этого требуется создать сильного внешнего противника.

Подобное можно было сделать, разрушив систему глобализации. Соответствующие шаги американцы предприняли, но на угрозу американскому образу жизни «мировой терроризм» никак не тянул, несмотря на весь предоставленный ему пиар.

Наконец, третья тонкость состоит в особенностях экономики 5-го уклада с его господством финансовых технологий над производственными и менеджмента над хозяйствованием и здравым смыслом. В результате многолетней практики вынесения «грязных» производств за границу американцы предельно усилили своего главного конкурента – Китай, попутно придав ему статус «мастерской мира» и, кроме того, перегрузив свою финансовую систему кредитными обязательствами, а экономическую – деривативами.

В результате в мире как-то само собой сложилась макрорегиональная полицентрическая структура. Соединенные Штаты Америки оставались неоспоримым военным и экономическим лидером, но использовать свои преимущества в рамках режима глобализации не могли. Китай, напротив, прекрасно вписался в сложившийся миропорядок, ликвидировал вековое отставание и сосредоточил в своих руках почти все необходимое для нового рывка, исключая несколько критических технологий, которые Штаты удержали за сбой, а КНР не смогла воспроизвести. Россия «поднялась» на торговле углеводородами и начала претендовать на собственную проектность, а Европа впервые за всю свою многотысячелетнюю историю сумела создать если не подлинное единство, то по крайней мере политический союз и «пять свобод перемещения»: людей, товаров, денег, информации, услуг. Это сразу же сделало ЕС концептуальным конкурентом США.

При всем этом военный союз Китая и России, заключенный в прошлую, если не в позапрошлую эпоху, расторгнут не был, что в перспективе создавало противостояние первой военной державы мира с коалицией второй и третьей держав. Мировая война приобретала вполне понятные и знакомые очертания, и в этих условиях резко повысилось значение вооруженных сил ЕС. В рамках структур НАТО они, конечно, должны были поддержать США, но НАТО все больше выглядело бумажной бюрократической организацией, а не реальным военным союзом.

«Политика санкций» 2014–2016 годов и ее последующий переход в «политику блокады» проблем США не решала даже в случае идеального завершения этой блокады – скажем, со сменой в РФ политического режима и возвращением Крыма в состав Украины. Обязательно нужно было включать в орбиту блокады Китай, а КНР упорно продолжала действовать «в рамках правил» и необходимого повода не давала.

Локальные войны 2011–2019 годов в Ливии, Сирии и ряде других стран продемонстрировали технологическое преимущество НАТО и США, но с экономической да и с политической точки зрения оказались провальными акциями. Стало понятно, что подобно тому, как третья мировая война не стала подобием Второй, новая война не окажется сочетанием «ледяной блокады» с локальными конфликтами на периферии.

В целом между 2013 и 2020 годами в мировых элитах медленно и мучительно вызревает решение. Суть его в том, что локальные войны стали нерентабельными экономически, то есть перестали быть адекватным инструментом перераспределения ресурсов. Глобальная война, даже не суть важно – насыщающая ракетно-ядерная, по ранним идеям третьей мировой, или большая война с ограниченным использованием ОМП, построенная скорее в логике Второй, содержит неприемлемые риски. И хуже того – большая война отчасти позволяла решить спор держав за мировое лидерство, но в создавшихся принципиально новых условиях она не преодолевала экономические проблемы ни с задолженностью, ни с деривативами, ни даже с перекосом экономики в сторону потребления.

Возникла и была отрефлектирована «проблема масштаба»: ограниченная война не могла выступить в роли «высокотехнологичного деструктора экономики» по Александру Неклессе, глобальная же война оказывалась слишком хорошим деструктором – «камня на камне не останется». Точно так же война, даже масштаба Второй мировой, никакого воздействия на рынок труда в условиях прогрессирующей роботизации не окажет: высвобождаются миллиарды рук, а военные потери прогнозируются в рамках первых десятков миллионов – разница в два порядка. Глобальный обмен ядерными ударами проблему лишних рабочих рук, вероятно, решит, но слишком уж радикально даже для современных мировых элит, которые, кстати, при таком обмене тоже могут пострадать.

В результате постепенно выкристаллизовалось мнение, что война перестала быть адекватным, хотя и радикальным решением. Она или недостаточна, или избыточна.

Очертания глобальной схватки

Значит, войны не будет? Конечно же, будет! Но совершенно другая.

Не Первая – с пехотными атаками против пулеметов. Не Вторая – с танковыми ударами и стратегическими бомбардировками. Не третья – с политико-экономическим противостоянием, блокадой и подрывными операциями. Все это, впрочем, тоже используют – но в качестве фона, а не содержания.

На уровне государств актором новой войны – и притом единственным – являются Соединенные Штаты Америки. Основной задачей, стоящей перед США, становится переформатирование национальной экономики. Речь идет по крайней мере о ведущей позиции в 6-м технологическом укладе, а в идеале – о переходе к посттехнологическому развитию. При этом Америке необходимо оздоровить свою финансовую систему, перераспределить активы в пользу промышленного капитала и вывести из игры, по крайней мере временно, возомнившие о себе Китай, Россию и Европейский союз.

«Перераспределение активов» означает резкое ослабление 5-го технологического уклада, то есть конфискацию финансового капитала, прежде всего банковского. Такое невозможно сделать без насильственных мер, поэтому речь идет о «правильной» или «содержательной» гражданской войне. Гражданская война в государстве-гегемоне да еще в условиях глобального мира обязательно станет глобальной. «Горячую» гражданскую войну американцы попробовали во втором цикле своей истории (1861–1865), особого желания повторять этот кровавый эксперимент у них нет. Следовательно, во-первых, гражданская война должна быть экспортирована из «града на холме» на мировую периферию, во-вторых, сама война должна по возможности быть холодной.

Имеем глобальную холодную гражданскую войну. И это, увы, не будущее мира, это его грустное настоящее. Где-то около пяти лет назад я прочитал доклад «Глобальная катастрофа как оптимальное решение». Там была сформулирована некоторая часть приведенных выше соображений и сделан вывод, что глобальную деструкцию экономики теперь удобнее решать не войной, а глобальной катастрофой. Или другими словами, глобальная катастрофа – это современная форма войны.

И вот первой начинается эпидемия коронавируса. Сначала при помощи медиа ей придаются все черты даже не чумы XIV столетия, а некого почти потустороннего зомби-апокалипсиса. А затем всеземная катастрофа действительно происходит. Паралич мировых торговых путей, тотальное закрытие границ, всеобщий карантин, фантастический «режим самоизоляции» – все это разрушает мировую экономику гораздо быстрее и эффективнее, чем стратегические бомбардировки, подводная блокада или атомное противостояние сверхдержав в прежних великих войнах. Тем более что глобализация сделала свое дело и экономика практически всех государств избыточно открыта.

И вот на наших глазах рвутся экономические связи. Резко сокращается длина технологических цепочек. В связи со срывом посевной над миром нависает призрак голода. Всеобщий валовой продукт, падение которого на единицы процентов воспринималось каждой страной как национальная трагедия, падает сразу на 15 процентов, прогноз достигает 50 процентов и более. Напомню, что предельным показателем Великой депрессии 1929 года было лишь около 30 процентов падения ВВП.

Поскольку люди лишены возможности зарабатывать (это касается малого бизнеса, самозанятых да и многих других), их сбережения сгорают в пламени карантина. Практически все выданные банками кредиты частным лицам становятся невозвратными. Вот вам и санация экономики, и ликвидация «финансовых пузырей», и главное – переток активов от банков к финансовым фондам и от них частично к промышленности нового технологического уклада.

Соединенные Штаты, конечно, тоже страдают, но у них есть план действий, есть понимание содержания происходящего, есть свет в конце тоннеля. Заплатят все, пользоваться плодами будут только они. Вообще-то идеальная стратегия!

А где же гражданская война? Она начнется чуть позже, когда уровень постигшего страны разорения будет наконец осознан. И не столько народными массами, сколько мелкой буржуазией, которую война без войны пустила под нож. И заметим, американскими финансовыми элитами, интересы которых выражает клан Клинтонов. Само собой они начнут войну за потерянное имущество, сгоревшие деньги – за существование.

Пространства ожесточенной борьбы

Задачей тех элит, которые на катастрофе выиграют, будет удержать войну в рамках холодной. То есть вести ее в юридическом пространстве, в семантике, в виртуальной и дополненной реальностях. Но совсем игнорировать реальный мир нельзя, поэтому вновь, как и в третью мировую войну, будет политическая опера, где на переднем плане поют свои арии протагонист с антагонистом, а на заднем – пылает Троя и мертвые хоронят своих мертвецов.

Подведем итоги. Раньше война была социальной катастрофой. Сегодня социальная катастрофа стала войной. Раньше гражданскую войну стремились представить как мировую. Теперь мировая война будет институциирована как гражданская. Но сама эта война в формате народных бунтов и антитеррористических операций будет лишь прикрытием борьбы в совершенно других пространствах.

Перечислим их. Прежде всего это юридическое пространство. Опыт коронавируса показал, что все конституционные гарантии граждан, а следовательно, и все статьи законов, опирающиеся на эти гарантии, не стоят бумаги, на которой они когда-то были напечатаны. Это касается и международного права, и национальных законов. С одной стороны, сие означает, что элиты собираются править, опираясь на грубую силу, то есть нам угрожает информационный фашизм, медицинский фашизм или даже обыкновенный фашизм. С другой стороны – сила как единственный инструмент власти недолговечна. Рано или поздно «право саванны» сменится той или иной формой легитимизации. «Новое право» определит победителей и проигравших в глобальной гражданской войне.

Выделим отдельной строкой информационное право, право медиа, право, действующее в разнообразных виртуальных мирах. Защиту информации. Управление информацией. Трансформацию информации.

Главное – контроль над сетями, сетевыми протоколами, программными оболочками и рабочими программами. Физический контроль над серверами, ЦОДами, сетевыми узлами и интермодальными порталами, связывающими виртуальность с реальностями.

Далее назовем концептуальное пространство и связанные с ним семантическое и онтологическое пространства. И конечно, лингвистическое пространство. На мой взгляд, медийная эпидемия коронавируса нанесла удар не столько по китайской экономике, хотя ее долговременные потери прогнозируются большими, чем у остальных участников игры, сколько по китайскому языку, который постепенно стал восприниматься в мире как конкурент английского. Так что если США достигнут своих целей в этой войне, на Земле останется только один концептуальный язык – английский.

Наконец, лишь в последнюю очередь «война без войны» охватит технологическое пространство, прежде всего критические и закрывающие технологии.

Вооруженные силы в обыденном понимании этого слова, то есть действующие в обычном географическом пространстве, конечно, тоже будут использованы, но лишь для одной цели – чтобы отбить у проигрывающей стороны желание несанкционированно превратить холодную войну в горячую.

Война, к которой Россия, как обычно, не готова, это не проблема неопределенного будущего. Она идет уже два месяца. И на мой взгляд, в этой войне противник применяет тактику блицкрига лучше, чем это делали гитлеровские генералы в 1941 году.

Сергей Переслегин, футуролог

Газета «Военно-промышленный курьер»