Вернуть живым: как я вытаскивал сына из ИГ

25.04.17 | 17:47

Житель небольшого села Карата Ахвахского района Дагестана Казим Нурмагомедов - один из немногих, кому самостоятельно удалось вернуть своего сына из рук группировки "Исламское государство" (организация запрещена во многих странах, в частности в России).

На то, чтобы организовать возвращение сына, у Казима ушло два года, после чего у его семьи появилась другая проблема: средний сын Шамиль, помогавший финансово обеспечить вызволение младшего Марата, был обвинен в финансировании терроризма.

Это сокращенная версия истории Казима Нурмагомедов, которую он рассказал в интервью интернет-изданию "Кавказский узел"

Мой младший сын, зовут его Марат, уехал 1 августа 2013 года... Оставил семью, беременную жену и уехал, никому ничего не сказал, кроме брата. Уехал сначала в Стамбул, потом оттуда, как я выяснил, он уехал в Сирию.

В момент выезда никакого криминального момента в его действиях не было. Потому что даже участие в вооруженных формированиях за рубежом российское законодательство не пресекало и не привлекало за это к ответственности тогда. Это стало преступлением с 3 ноября 2013 года. Были внесены поправки в статью 208, часть 2 ("Участие в незаконных вооруженных формированиях") Уголовного кодекса.

Я уехал [за сыном] в сентябре, где-то в середине сентября 2013 года, то есть прошло чуть больше месяца.

"Готовы? Переходите"

Я связался с сыном по WhatsApp или Viber, я уже не помню, мы договорились, что я приеду в город Хатай. Это юго-восточная Турция, на границе с Сирией, провинция Антакья, провинциальный центр. Там меня встретят.

Так и произошло. К вечеру позвонили, опять же на Viber или WhatsApp, приехал таксист - обыкновенное городское турецкое такси - и сказал, что надо ехать. Привезли меня уже поздно ночью. В какую-то деревню, обычный сельский дом. Таксист постучался, открыли, хозяин вышел, завел, показал кровать и сказал: "Все, бай-бай".

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGESImage captionК сирийской границе можно подъехать на турецком такси

[Утром] нас на микроавтобус посадили. Еще женщина какая-то была, закрытая. Мы думали, нам еще ехать далеко, но отъехали буквально метров 500, наверное, на окраину села. Там спуск, а по спуску уже [турецко-сирийская] граница.

Это не официальный переход. Это обычная граница. Колючая проволока и БТР. И несколько турецких солдат. И этот турок, у которого мы ночевали, с ними пообщался и нам сказал: "Все. Готовы? Переходите".

А мне до этого сын говорил, что за дорогу - 100 долларов. Я так понял, что это услуги такси, ужина-обеда и этих проводников. И когда шел, турок сказал мне "100 долларов", я отдал ему, и он попрощался. Пограничник поднял палкой, в прямом смысле слова, эту колючую проволоку и сказал: "Все проходите". А там уже сын подходил, два-три товарища с ним. Подъехали, встретили, поехали дальше.

Оружия не было никакого. Это у меня следователь тоже несколько раз спрашивал. Я, по крайней мере, сколько с ним был - неделю - у него в руках вообще никакого оружия не видел.

С сыном сели в машину, поехали. Чуть-чуть отъехали, километра два, наверное. Там тоже плавный спуск, и за ним большой поселок. Акма называется. Я запомнил хорошо. Он многократно переходил потом из одних рук в другие, я следил за этими событиями.

"Мы все правильно делаем"

В поселке приехали в частный домик, зашли. Там в большой комнате сидели молодые ребята, такие же, как и мой. Моему тогда вот-вот должно было исполниться 30 лет...

На полу сидим, чай пьём. Все молодые, такие же воодушевленные. У всех смартфоны, на них аяты из Корана.

Все русскоговорящие. Кавказ, скорее всего. Потом - Средняя Азия. Один, я его запомнил, был таджик. Он сказал, что учился в Египте. Из Дагестана тоже были, но я же паспорта не спрашивал.

Там их было всего человек 10, наверное. Один совсем молодой пацан был. Лет 18, наверное. Высокий такой, в очках. Чисто по-русски разговаривал. Он говорил, что чеченец, из Франции приехал. Я так подумал, что он, наверное, первая волна чеченской эмиграции.

Конечно, среди них есть определенный процент, как и всегда бывает, авантюристов. Но в целом эта молодежь абсолютно искренняя. Они думают, что они правильно все делают. Абсолютно никаких материальных, каких-то корыстных целей у них нет. И они, воодушевленные, наносят как бы превентивный удар по мне. Не дожидаясь моих вопросов, сами начали рассказывать: мы все правильно делаем, что сюда приехали. Это ислам, это страна ислама, земля ислама, все должны выехать... И агитация.

Потом мы с сыном и этот таджик за рулем уехали дальше, куда-то в пригород Алеппо. Это место называлось Кафр-Хамра. Они, как оказалось, там жили. Всего человек 15-20 в этом доме.

Большая территория, огороженная. Там были пустые бочки для оливкового масла. Какой-то бизнесмен, наверное, был, оливковым маслом торговал. И они там жили.

Двухэтажный домик такой... Культурный, чистенький, аккуратный. Не дворец огромный, но такой хороший, добротный дом. Днем они уходили куда-то. Говорили - на занятия. Но что за занятия, не говорили.

У них была совсем маленькая группировка. И у них оружия я тоже не видел. Может, новобранцы, я не знаю. У них было совсем мало людей. Человек 20-30, не знаю.

Я все пытался узнать, что они делали днем. А они: "на занятиях", и исчезали до вечера.

"Пап, это невозможно"

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGESImage caption"В целом эта молодежь абсолютно искренняя. Они думают, что они правильно все делают"

Сын молчал, не вступал [со мной] в разговор.

Эти люди мне говорили: "А, вы, наверное, приехали сына забирать". Начали на меня наезжать. Я им говорю: "Слушайте, ребята, вы как это представляете себе? Это что - чемодан какой-то? Я что должен его закрутить, скрутить? Или как я должен забирать его? Я приехал, чтобы объяснить, чтобы самому понять, что вы делаете. И вам объяснить, что вы неправильно делаете".

Сын взрослый человек, я же не могу запретить, сказать: делай так, делай так. Это просто бессмысленно запрещать, он просто пошлет меня куда подальше и исчезнет со связи.

Мне удалось его убедить в том, что он сделал, по крайней мере, один неправильный шаг. Я ему объяснял: у тебя жена дома беременная (шестой или седьмой месяц был, вот-вот должна была родить), ты ничего не обеспечил, ты на кого ее поручил?

Он не должен был оставлять жену. Мусульманин не имеет права где попало оставить жену, тем более беременную жену. Без средств существования, без ничего. Он тогда мне сказал: "Средства к существованию я оставил у брата".

В конечном счете к концу этой нашей недели он был в принципе готов вернуться назад. Я не думаю, что в голове у него там очень сильно убеждения изменились, но он готов был исправить свою ошибку.

Но это было фактически невозможно. Как его забрать? Да кто его отпустит-то? Мы договорились, что будем искать культурный способ. Такой, не шумный, не скандальный. Тихо-мирно уходить оттуда. Раз меня встретили за 100 долларов, отвезли-привезли, значит это бизнес.

Там просто так уйти, я не очень себе представляю как. Там же не ходит маршрутка: сел, заплатил и все.

Я ему сказал: давай выедем, раз ты согласен с этим. Он сказал: пап, это невозможно. Я так понял, что не просто боялся. Это была реальная опасность. Это не просто так - вчера пришел, а завтра ушел.

Другие родители

В Сирии я был один раз. Потом через год жена поехала. Она там была дольше. Больше месяца. После этого я увидел его уже в 2015 году, где-то в сентябре месяце в Стамбуле.

Желание вернуться у него возникло. Я не знал, что у него в голове, но, по крайней мере, он был готов уйти... Но ушло столько времени, чтобы это "готов уйти" осуществить в реальности.

Через год - это было в марте 2014 года - мы поехали с женой в Египет. Зачем мы поехали на старости лет, ни с того, ни с сего? Все были в удивлении.

Я так всем объяснял: ислам изучать, язык изучать, что среда - арабская. Но у меня подсознательно была потребность найти каналы. Я начал искать каналы, я изучил эту тему вдоль и поперек. Как едут, как уезжают, как приезжают.

Начал искать контакты, начиная с Дагестана, Москвы. Потихоньку я вышел на Египет, там большая диаспора наша, некоторые были там, некоторые ушли, некоторые уходят - всякие.

Я нашел контакт, поехал в Александрию. Четыре месяца мы с женой пожили там.

Может быть, наивно полагал, что ему будет легче сказать "Я же не возвращаться еду, я еду в Египет".

В конечном счете, контакт, который я нашел в Египте, он и сработал, он привел к результату, но, правда, через год.

Финансово обеспечить у меня особых проблем нету, потому что у меня есть дети работающие. Есть сын, который в бизнесе. Там не миллионы долларов, там идет речь о тысячах, десятках тысяч. В общей сложности, несколько десятков тысяч долларов уходит.

Египетская поездка - это было в марте. Потом жена, видя, что ничего не получается из Египта, (…) взяла и поехала сама. Сын опять контакт в Стамбуле нашел. Все труднее и труднее туда заезжать-выезжать становилось.

Она в общей сложности пробыла там 35 дней, по-моему. Больше месяца. Они уже к тому времени были глубоко внутри, в тылу. Это был город Тапка. Ракка - столица, а это недалеко от столицы.

Она жила в семье, опять же, когда такие приезжают, живут в семьях. В женской половине. Сын на ночь уходил в своё общежитие, мужское общежитие. Тогда он говорил - 50 долларов, что им платят, на общак, на еду, чтобы кушать было что.

Один товарищ мне говорит: знаешь, там три тысячи долларов платят им в месяц. Я ещё пошутил: скажи мне, я сам поеду на заработки, если три тысячи долларов за бездельника платят там.

Я уже здесь, в Дагестане, познакомился - таких как я 15-20 родителей, которые искали пути, - ездили, вернулись, хотели поехать...

Советовались, консультации друг другу давали, я у них там был чуть ли не самый большой консультант, потому что я больше всего прошел...

Главное - не терять контакт

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGESImage caption"Я знаю людей, которые уехали, и старшие братья начали их давить, они взяли и исчезли со связи, все"

Сын у меня достаточно неглупый человек, он хороший специалист... Он учился в университете в Махачкале, на математическом факультете, отделение программирования. Не закончил, бросил. Но он хороший специалист, здесь работал, в Москве в серьезных крупных компаниях. Он системный администратор такой, на уровне железа, как они называют. То есть, человек, который абсолютно представляется не как забитый, угнетенный - совсем нет, абсолютно адекватный, абсолютно не маргинал.

[Жена сына] активно помогала. До родов переписывалась, потом, когда родила ребенка, такая тактика у нас была, постоянно ребенка фотографии отправляли, это тоже психологическое воздействие на него такое.

Самое главное - не терять контакт. Я знаю людей, которые уехали, и старшие братья начали их давить по WhatsApp, они взяли и исчезли со связи, все.

Не надо ждать, что сегодня пришли, кулаком по столу, и завтра он осознает и прибежит обратно. Не прибежит он оттуда обратно. Чтобы у него это желание возникло, здесь я вижу большую заслугу жены, матери, нашей поездки. И личный контакт, постоянное общение, общение, вот это объяснение...

Бизнес на уровне личностей

Мое мнение, что уход туда - это абсолютная ошибка. Я не претендую на глубокие исламские знания, но я могу искренне сказать, что считаю себя мусульманином. Практикующим мусульманином. Считаю себя верующим человеком. Я, так же, как и все остальные, имею право ошибаться, но я абсолютно убежден, что это ошибка. Туда ехать не надо. Это не тот путь, который предписан исламом.

Но, по крайней мере, я думаю, что закрытие мечетей в плане пропаганды, чтобы не ехали, - это эффект ровно противоположный. Это абсолютно контрпродуктивный способ, потому что мечети закрывать - это полное противоречие Конституции. В Конституции же свободу вероисповедания никто не отменял. Что такое мечеть? Это люди, которые там есть, люди, которые распространяют идеи, какие-то агрессивные. Так это же с людьми надо бороться, а не с мечетями...

Среднему сыну вменяют вот что. В декабре 2013 года, то есть через три месяца, как уехал Марат, средний мой сын отправил ему через карточку какие-то 200 тысяч рублей. Потом каким-то образом оперативным путем выяснили, что эти деньги дошли. Дошли до него 5 тысяч долларов где-то. Остальные по дороге за услуги. 200 тысяч рублей - это было около 6 тысяч долларов, а до него 5 дошли.

Однозначно, все наши действия были направлены на то, чтобы помочь Марату оттуда выйти. Там, я следствию тоже объяснял, не ходит трамвай: заплатил и вышел оттуда. Там нужно платить. Это бизнес. Подвернется канал выйти оттуда, а ты скажешь - извините, у меня денег нет. Деньги нужно иметь все время под рукой, чтобы, как только появится шанс, выскочить оттуда.

Этот бизнес - вывезти человека с территории, контролируемой ИГИЛом, за пределы - могут вести только арабы. Другие нет. Почему? Арабам разрешено выезжать.

Это бизнес на уровне личностей... У араба, допустим, разделенная семья, у него часть семьи живет в Восточном Алеппо, который не участвует в этих боях. Ну, обычный, мирный араб, который там живет.

Араб все посты проходит и говорит, вот я семью везу, вот мои вещи, вот домашние вещи. Под вещами спрятан нужный человек. Вот только так.

Я больше чем уверен, что, если человек собирается оттуда уйти, а мой младший собирался уйти, ему деньги затаскивать туда, чтобы оружие купить, никакой необходимости не было.

"Пап, я уже больше не могу"

Правообладатель иллюстрацииGETTY IMAGESImage caption"Месяц я был в неведении, потом сказали, что он в тюрьме"

Я вам более скажу, в апреле 2015 года сын сказал: всё, пап, я уже больше не могу, как хочешь меня вытаскивай, мы уже здесь под подозрением, что мы хотим уйти.

У них была там своя группа, человек 10-15, которые хотели уйти. Они вышли из джамаатов. Выход из джамаатов там не карается, но ты подвергаешь свою жизнь опасности. За твою жизнь никто никакую ответственность не несет.

Когда он сказал, что все, "я уже не могу", я рванул опять, в очередной раз поехал в Стамбул.

Там как раз работал тот канал, с которым я познакомился в Египте. Начали искать, начали звонить, уже начали выходить на этих арабов, которые перевозят людей. И три дня были на связи, уже по телефону чувствовалась тревога полная, сын уже в очень тревожном состоянии был. И через день он вообще исчез из поля зрения, со связи.

Несколько месяцев я был в неведении, не знал, где он, что он. Последнее, что он сказал, это что идет вечером "договариваться". Это было вечером 17 или 18 апреля. "Я иду договариваться с одними, которые обещали вывести меня совсем задёшево". То ли 500 долларов, то ли 1000 долларов - не помню.

Я ничего не знал, я целый почти месяц прожил в Турции, потом я уехал домой, потому что не было никакой связи с сыном. Потом где-то в мае уже один из моих контактов сообщил, что они находятся в тюрьме. Они хотели уйти, их сдали, за ними следили. И четыре месяца они были в тюрьме. Это было в Ракке, какой-то стадион, в подвале какого-то стадиона, что ли...

К сожалению, он ничего не хочет говорить, ничего не описывает. Он говорил, что по отношению к ним ничего этого [пыток] не применялось. Четыре месяца идёт обработка идеологическая. Если они согласны, признают свои ошибки, то, в принципе, если за ними ничего другого - например, убийства - не числится, то их отпускают.

И кончилось тем, что месяц я был в неведении, потом сказали, что он в тюрьме, потом ещё через несколько месяцев я был информирован, что их казнили всех.

"Я живой"

Я ходил как полусумасшедший несколько месяцев. Потом уже по истечении четырёх месяцев, в августе 2015 года, мне позвонил сын на телефон. У него телефон, когда он попал в тюрьму, забрали, он запомнил мамин телефон.

Марат позвонил маме, я взял трубку, это ночью как раз было, в 12 ночи. Сказал: "Я живой". А мать ничего не знала, что казнили. Я ничего не говорил, только я один знал...

Их оттуда выпустили, отправили в Дейр-эз-зор. Это по Евфрату ниже Ракки, там дальше. Я условно называю их штрафбатом: может быть, другой джамаат, к которому их приписали. Сказали: всё, здесь вам никуда нельзя уходить. Четыре человека их было.

Потому что я в это время по интернету следил, готовилась большая операция. Дейр-эз-зор до сих пор же у нас в осаде.

Я не думаю, я уверен, [что его готовили на "пушечное мясо"]. Они сказали, что их никуда не пускают. Но у сына была повреждена рука, в аварию какую-то попадал ещё в 2014-15 годах. Смещение какое-то кости есть, ударился, когда машина перевернулась. И он под этим соусом лечиться поехал в Тапку. И дней 10 под предлогом, что руку лечит, в гипсе находился там.

Подключил всех, кого можно. Канал сработал, его вытащили, и он оказался сперва в Восточном Алеппо, дней 10 там был. Несколько попыток были неудачные, опять была паника, в WhatsApp по голосу я чувствовал.

Первый рейс, когда вытаскивали, он не пошёл, не согласился - сказал, что пока не вытащим жену одного из товарищей, которых казнили, не пойдет. Вместе с ним сидел его товарищ - чеченец. Его жена оставалась с тремя детьми.

И за ним прислали машину, он не поехал, отправил эту женщину с тремя детьми, молодая девушка. Сперва её вытащили, потом вторая попытка не сработала, потом третья... Там же канал не рейсовый, там это всё не получалось никак... Вывезти смогли не сразу.

Это просто везение мне большое и воля Всевышнего, чтобы я испытание это прошел и вытащил сына оттуда. Я же видел таких же, как мой, в селении нашем, в нашей небольшой общине сельской. Из них уже не вернутся никогда трое или четверо.