Марш идентаристов в Берлине: как это было

20.06.17 | 16:44

Брунненштрассе перекрыта вся — от вокзала Гезундбруннен до станции Вольташтрассе. Демонстрация заявлена на 14 часов, мы с американским коллегой приходим в 14:10, и нас уже не пропускают. Заграждения стоят не только в начале и в конце улицы, но и на всех перекрестках, дворы закрыты, в подворотнях дежурит полиция.

Боковыми улицами подходим по очереди к каждому перекрестку и пытаемся уговорить облаченных в полную экипировку полицейских пропустить, каждый раз используя новые аргументы. Мы пришли на демонстрацию (нет!). Мы — журналисты и хотим демонстрацию заснять (члены профсоюза журналистов? Есть пресс-карта? Извините, нет). Нам по фигу на ваши демонстрации, мы живем вон там (полицейский с готовностью объясняет, каким маршрутом идти, чтобы минут через сорок оказаться «вон там» и не вступить в соприкосновение с демонстрантами). Мы — туристы, и наши друзья сидят вон в том кафе и ждут (извините, вашим друзьям придется подождать еще часов пять).

Полицейских можно понять — вместе с нами точно так же мыкаются местные «антифы», у которых чешутся руки устроить драку с «фашиками». Но все же не покидает ощущение, что людей, нисколько не похожих на неонацистов и не использующих никакой запрещенной символики, заставляют проводить демонстрацию в тюремном дворе.

«Это хорошо, что не пускают, — говорит совсем юная девушка, вместе с друзьями пришедшая поорать на «фашистов» из-за загородки, и теперь скучающая, сидя на бордюре. — Чем меньше людей это увидят, тем меньше будет в прессе. А значит своей цели они не достигнут». Я непроизвольно дергаюсь — как и всегда, когда слышу двадцатилетних европейцев, говорящих и мыслящих категориями секретарей парткомов эпохи позднего застоя.

Читая сообщения в прессе о демонстрации на следующий день, понимаю — эта девушка не единственная, кто так думает.

Забегая вперед, скажу — на демонстрацию мы в итоге попали. Но об этом позже.
Кто такие идентаристы?

Идентаристы как самостоятельное движение появились во Франции в 2002 году, отколовшись от «Новых Правых» (Nouvelle Droite). Движение создано молодежью для всей Европы. Сегодня это действительно весьма пестрое международное сообщество молодых людей, видящих идеальную Европу как объединение национальных государств, охраняющих свое культурное наследие и границы.

«Родина, Свобода, Традиция!» — один из популярных лозунгов движения.

Однако по-настоящему заметным движение стало в последние два-три года благодаря узнаваемой эстетике и ярким акциям, создающим медийный резонанс. В этом году идентаристы повесили свой баннер на Бранденбургские ворота в Берлине, надели огромный хиджаб на статую Марии Терезы в Вене и даже попытались остановить корабль с беженцами, входящий в территориальные воды Италии.

Акция получилась несколько скомканной, но лиха беда начало — сейчас движение проводит сбор средств на аренду более серьезного флота, способного уже вполне реально помешать ввозу нелегальных мигрантов.
Мартин Зельнер, лидер австрийских идентаристов, говорит в различных интервью, что хочет сделать из движения «правый Гринпис» — организацию, не связанную ни с какой политической партией и занятую в чистом виде мета-политикой.

Демонстрация, которая теперь проходит в Веддинге, одном из самых густонаселенных мигрантами районов Берлина 17 июня (в 1953 году в этот день в ГДР прошла крупнейшая акция протеста против немецкой компартии) — еще одна часть тактики.
Марш идентаристов в Берлине: как это было

ЕвропаПолитикаРазноеГермания19 июня 2017 г.

Забегая вперед, скажу — на демонстрацию мы в итоге попали. Но об этом позже.

Фото: Getty
Кто такие идентаристы?

«Родина, Свобода, Традиция!» — один из популярных лозунгов движения.

Мартин Зельнер, лидер австрийских идентаристов, говорит в различных интервью, что хочет сделать из движения «правый Гринпис» — организацию, не связанную ни с какой политической партией и занятую в чистом виде мета-политикой.

По левую сторону баррикад

«Мы здесь, потому что протестуем против фашистов и расистов!» — кричит бойкая темноволосая девушка лет 18. «Почему они расисты?» — спрашиваю я. «Они против беженцев», — баз запинки отвечает девушка.

Самые разные лидеры идентаристов неоднократно заявляли, что не приемлют расовых концепций и не поддерживают в этом американских коллег вроде Ричарда Спенсера, говорящего о «белой Америке». Идентичность — вопрос культуры, а не расы. Но для нашей собеседницы с невинным взглядом этакой Зои Космодемьянской это, кажется, слишком сложно.

«Ты немка?» — спрашиваю я. «Папа турок, мама болгарка», — все так же бодро отвечает она. «Мусульманка?» — «Нет». И в первый раз за весь разговор задумавшись и выдержав паузу: «Родители — да».

«Этим так называемым миграционным кризисом и беженцами отвлекают нас от более важных проблем», — говорит интеллигентная женщина лет пятидесяти, по повадкам и манере говорить — учительница или даже университетский преподаватель, из бывших хиппи. «От каких, например?» — «Экологии!».

Женщина считает, что государство должно быть социальным, а границ быть не должно. На вопрос, как одно может сочетаться с другим, ответить затрудняется. Наличие проблемы преступности среди мигрантов не отрицает, но считает это «неизбежной издержкой». В ИГИЛ едут отовсюду, из всех стран мира, так что национальности у терроризма, конечно, тоже нет. В былые годы я бы кинулся что-то доказывать, теперь понимаю, что бесполезно — стереотипы, закрепленные в мозгах поколениями, не расшатываются даже очередным взрывом пластида на соседней улице.

На своей странице в фейсбуке Мартин Зельнер писал, что «антифу» к митингу подвозили бесплатными автобусами (ох уж эти вездесущие автобусы!). Врать не стану — автобусов не видел. Пресса писала о полутора тысячах «антифашистов». Этого количества я не увидел тоже, но, возможно, враги фашизма просто слишком сильно рассеялись по местности. У каждого перекрестка — группы примерно по 40–50 человек, кто-то кричит в сторону перегороженной улицы, кто-то апатично сидит на земле.

Самые активные все-таки смогли прорваться через ограждение и сели на асфальт перед демонстрацией. Полиция вяло пытается разогнать «сидельцев», среди которых — дама на вид лет семидесяти, немедленно получившая прозвище «Antifa-OMI» (бабушка-антифашистка). Сидельцы не уходят, идентаристы блокированы между двумя перекрестками, и теперь протестантов не видно даже в просвете между домами.

По правую сторону

Удача улыбается нам — на одной из боковых улиц замечаем двух мальчишек лет восьми. Спрашиваем, не живут ли мальцы в этом доме. «Нет, а что?» — «Мы с телевидения, хотим снять демонстрацию, а нас не пускают». Слово «телевидение» оказывает магический эффект — мальчишка рассказывает, из какого парадного есть ход на черную лестницу, откуда, в свою очередь, можно попасть во двор, выходящий на заблокированную улицу. Благодарим, идем к подъезду. На звонках — ни одной немецкой фамилии. Звоним по очереди во все, третий или четвертый открывает, даже не спросив, кто там. Дверь находим быстро, бежим по двору и оказываемся прямо в «загоне» для демонстрантов.

Там — примерно тысяча человек. Вечером немецкие новостные порталы писали о «ста пятидесяти», потом, когда на ютюбе появились видео, поправились на «несколько сотен». Желтые флаги с черной греческой «лямбдой» — символ, который, по легенде, украшал щиты бившихся с персами спартанцев. Средний возраст демонстрантов — тридцать лет, очень много молодых, но есть персонажи постарше, и даже совсем пожилые. Многие приехали из других городов и даже стран — на сцене (кузов небольшого фургона с не слишком мощной звуковой аппаратурой) после австрийца Зельнера оказываются лидеры итальянских, потом — французских отделений движения.

Глядя на идентаристскую молодежь понимаешь, почему леваки называют их «ибстерами» (Ibsters, IB — сокращенное от Identitäre Bewegung).

Футболки с рунами, толстовки Thor Steinar ушли в прошлое (хотя парочка таких участников постарше тоже есть). Молодые националисты носят рубашки, отдельные оригиналы — подтяжки и узкие галстуки, кто-то гладко выбрит, кто-то предпочитает «хипстерскую» бороду. По сравнению с леваками «правые» кажутся более ухоженными и подтянутыми, в остальном одних можно легко перепутать с другими.

Сюрреализма происходящему придает то, что демонстрация проходит в самом что ни на есть мигрантском гетто. Из окружающих улицу увешанных спутниковыми антеннами новостроек на нас смотрят местные жители — бородатые мужчины и молчаливые женщины в платках. Когда мой друг поднимает камеру, чтобы заснять зрителей, женщины буквально отпрыгивают от окон. Демонстранты периодически скандируют: «Депортация!», «антифа», среди которых мигрантов мало, кричит в ответ про «фашизм» — пока турки и арабы, уже фактически захватившие этот район Берлина, молча наблюдают за происходящим.

Участники демонстрации все приветливы и дружелюбны, мы практически с первой минуты оказываемся затянуты в какой-то разговор. Современный европейский патриот привык существовать в окружении людей чуждых взглядов, с которыми говорить не о чем, и потому ценит общение с единомышленниками. При этом давать какие-либо комментарии на камеру не хочет никто, даже когда мы объясняем, что «мы на вашей стороне и хотим донести до мира вашу точку зрения» — все равно на любую просьбу об интервью следует вежливый отказ. Люди боятся, и при нынешнем ужесточении законодательства их можно понять.

Тем временем Мартин Зельнер снова забирается на сцену и объявляет, что полиция отказалась убирать с пути следования демонстрации «сидельцев», и потому дальше мы идти не можем. Толпа гудит, группируется, по всем группкам проходит какое-то еле заметное колебание, и потом самые задние ряды, а за ними остальные, бросаются в прорыв — назад, туда, откуда пришли.

Несколько секунд бешеного адреналина, пока люди с развевающимися по ветру флагами спартанцев бегут, потом волна упирается в плотные ряды полиции, их оттесняют. «Антифа» на боковых улицах начинает кричать, бить в кастрюли, поднимать плакаты «Вашей идентичности не существует», идентаристы в ответ скандируют левацкую же кричалку «Nazis Raus!» («Нацисты — вон!»), обеспечивая тем нехилый когнитивный диссонанс.

«Фашисты будущего будут называть себя антифашистами», — говорил герой популярных мемов Уинстон Черчилль. Добро пожаловать в будущее!

Толпа останавливается. Пока лидеры переговариваются с полицией, из ближайшего дома вдруг выбегает полный мужчина лет сорока с деревянной палкой в руке и бросается на демонстрантов. К чести немецкой полиции, стражи порядка реагируют мгновенно, буйного защитника цветущего мультикультурализма скручивают и уводят.

Полиция, видимо, посовещавшись, разрешает движение назад, к вокзалу Гезундбруннен. У станции снова начинает теснить, заставляя демонстрантов отступать к вокзалу и спуститься на заранее перегороженную платформу. Демонстранты скандируют «Любовь к Родине — не преступление!» (Heimatliebe ist kein Verbrechen). На платформе тесно — кажется, полиции была поставлена задача любой ценой не выпускать идентитариев в открытое пространство, зажать где-то, где протестантов менее всего видно.

Подходит поезд, полицейские командуют садиться в вагон — в несколько заходов демонстранты транспортируются на станцию Панков, где и расходятся.

После

Мы едем обратно с молодым парнем из Гамбурга. Попутчик рассказывает, что перестал узнавать свой родной город, там появились No-Go Zones, что все это — результат обработки мозгов нескольких послевоенных поколений немцев.

Парень одет в дизайнерскую кожаную куртку, носит трехдневную щетину и длинные, до плеч, волосы, и мне приходит в голову забавная мысль, что в семидесятые он был бы совершенно уместен на фотографии рядом с Андреасом Баадером и Ульрикой Майнхоф, а теперь вот живет в государстве, управляемом бывшими хиппи, когда-то победившими в той войне идей. И вынужден кулаками выбивать свое право на Родину и Традицию.

По дороге листаю ленту новостей — в блогах «Цайт» некий Феликс Штайнер уже отписался о произошедшем: «Но недалеко же продвинулась демонстрация. Уже через 600 метров полиция преградила путь „Спасителям Западной цивилизации“… Но и тогда внимание так называемых идентаристов было поглощено куда более важным делом: съемками селфи… Так „Завоеватели Европы“ не смогли пройти даже шестисот метров по улице Веддинга».

Дальше читать я просто не смог. Но стилистика газеты «Правда» образца 1985 года заставила всю дорогу думать о странной, совершенно ирреальной иронии судьбы. О том, что в девяностые, будучи неспокойным подростком, я мечтал родиться на десять лет раньше и в годы застоя поучаствовать в «сопротивлении» и увидеть «падение режима». И как же странно, как невозможно и прихотливо мое желание сейчас исполнилось.